Розамунд Бартлетт о русских рассказах
Читать журнал Россия
Первоначально опубликовано в The Browser, перепечатано с разрешения.
В России писателям часто приходится бросать вызов условностям и говорить правду, говорит переводчик и биограф. Она лично отбирает одни из самых волнующих русских короткометражных произведений.
Что вас впервые заинтересовало в русской литературе?
Мне посчастливилось выучить русский язык в школе при поддержке отца, посетившего Советский Союз в 1957 году, и деда, вступившего в коммунистическую партию во время учебы в Кембридже. Он разочаровался, когда в начале 1930-х посетил Москву и ему сказали, что в Англии нет телефонов, но сохранил интерес к русской культуре. Так что я начал читать Тургенева и Чехова в оригинале, когда мне было 16 лет. Поначалу мне все это казалось ужасно трудным, но затем я вдохновился, когда провел время в Ленинграде, будучи студентом в начале 19-го века.
80-е годы. Трудно не поддаться страсти и серьезной увлеченности русских писателей, и было приятно узнать, что в Советском Союзе их почитали как национальных героев, как это было в деспотические дни царского режима. [Александр] Солженицын не преувеличивал, называя русскую литературу вторым правительством страны. Писателям часто выпадало быть носителями истины.
Пять выбранных вами книг посвящены рассказам. Как бы вы определили их как жанр, в отличие от больших русских романов, таких как «Война и мир»?
Действительно, при рассмотрении русской литературной традиции мы думаем о романах раньше, чем о рассказах, но все великие романисты писали и несравненные рассказы. А учитывая их глубокое влияние на русские романы, а также оперы, эти рассказы иногда незаслуженно упускают из виду. Хотя мы не ожидаем найти в них глубоких рассуждений о смысле существования, произведения Чехова, безусловно, достойны сравнения. Он бунтовал, сочиняя только короткую прозу, и для его подрывного стиля типично то, что его рассказы так обманчиво просты — он бросал вызов условностям, задавая вопросы, а не давая ответы.
И если Чехов смог разорвать и переписать свод правил написания рассказа, то это заслуга всех предшествующих русских писателей, рассказы которых его вдохновляли.
Форму рассказа, безусловно, намного легче усвоить – многие великие русские рассказы по-настоящему захватывают страницы, и их интересно читать. Они могут стать идеальным введением в русскую литературу для тех, кого пугают большие романы, и, как правило, охватывают гораздо более широкий социальный и географический спектр, поэтому они столь же ценны, как и источники понимания русского менталитета, прошлого и настоящего. Мой выбор этих пяти отдельных работ был основан на художественных достоинствах. Но я также хочу передать кое-что из стилистического диапазона и тематического разнообразия русской новеллы. Неизбежно это означает, что нужно сделать некий оскорбительный выбор и исключить превосходные произведения таких писателей, как Гоголь, Тургенев, Достоевский, Набоков, Булгаков и Солженицын.
Первый рассказ, который вы рекомендуете, — «Пиковая дама» Александра Пушкина из сборника Oxford World’s Classics.
Какими бы ни были критерии, невозможно не упомянуть «Пиковую даму». Это рассказ об азартных играх и первый бесспорный шедевр в жанре писателя, которого у себя на родине называют «русским Шекспиром». Пушкин был многогранным гением, превратившим громоздкий русский язык XVIII века в гибкий и красивый литературный язык, используемый сегодня. Хотя он был прежде всего лириком, он начал двигаться к прозе в конце своей короткой жизни, как вы можете видеть в «Евгении Онегине», первом большом русском романе, написанном в стихах.
Помимо захватывающего чтения, «Пиковая дама» — это квинтэссенция петербургской сказки и поразительно современное произведение. Его автор был гораздо более вспыльчивым, чем можно предположить по великолепно хладнокровному, отстраненному стилю повествования. За свои мятежные идеи он был отправлен в ссылку, а затем вынужден был вытерпеть передачу своих рукописей Николаю I на его личное одобрение. Пушкин сам был, конечно, игроком и даже иногда проигрывал собственные стихи.
И он из кожи вон лез, чтобы драться на дуэлях. Он был убит на дуэли через четыре года после завершения «Пиковой дамы» в возрасте 38 лет.0003
Вы говорите, что «Пиковая дама», написанная осенью 1833 года, — современное произведение — в каком смысле?
Во-первых, точность и ясность пушкинского языка заставляют его читать так, как будто это было написано вчера. С него брали пример многие позднейшие русские писатели. Он также проворачивает завораживающий фокус, умудряясь иллюстрировать и одновременно пародировать множество литературных жанров, популярных в то время, когда он писал. Его ирония и бесконечные игры, в которые он играет со своим читателем, делают его своего рода постмодернистским авангардным писателем.
С одной стороны, история подражает «светской сказке», популярной в 1830-х годах. Есть персонажи, взятые из реальной жизни, такие как грозная графиня, вдохновленная легендарной «Принцессой с усами» Натальей Голицыной. С другой стороны, это романтическая история о сверхъестественном.
Пушкин дразнит нас целым рядом возможных способов истолкования смысла рассказа. Пиковая дама также надеется на будущие дебаты об отношениях России с западным капитализмом. В «Преступлении и наказании», например, Достоевский ясно моделирует свой характер [Родиона] Раскольникова на пушкинском «антигерое» Германе, который имеет немецкое происхождение. Им обоим приходится бороться со старухой и молодой девушкой по имени Лиза, и у них обоих есть комплекс Наполеона и одержимость деньгами. Многие люди знакомы с «Пиковой дамой» по просмотру оперы. Чайковский улавливает фантасмагорическую атмосферу повести, которая положила начало целой петербургской мифологии, но радикально отходит от пушкинского сюжета.
Ваш следующий выбор — «Леди Макбет Мценского уезда» Николая Лескова.
Это самый знаменитый рассказ писателя, который не так известен на английском языке. Он был написан в 1864 году. Это еще одно произведение, омраченное оперной версией, которая в данном случае стала чем-то вроде знаменитости в 20 веке.
В 1936 году Сталин использовал свои яростные нападки на оперу Шостаковича, чтобы обстрелять всех советских артистов, не желавших подчиняться диктату Коммунистической партии. Так что очень приятно вернуться к первоисточнику и просто насладиться историей Лескова как отрывочной пряжей.
Это история, которая показывает нам другую часть российского общества.
Да, действие происходит в глубинке провинциальной России, которую Лесков хорошо знал. Он вырос в Орле, к югу от Москвы, а Мценск — город в Орловской области. У Лескова с детства сохранились воспоминания о похоронах старика, убитого своей сладострастной молодой невесткой, когда он резвился под кустом черной смородины в летний день. Это и дало Лескову идею для его рассказа. Здесь мы переходим от аристократической среды вестернизированного Петербурга 1830-х годов к восточному миру провинциального русского купечества 1860-х годов. Лесков фактически был одним из первых русских писателей, написавших о купечестве, которое тогда еще было отдельным социальным классом.
Они одевались по-разному, были склонны быть консервативными и набожными, а свои дела и своих жен держали за закрытыми дверями. Так что неудивительно, что юная героиня Лескова скучает в отсутствие мужа и в итоге заводит любовника.
Другим писателем, который также обращал внимание на коррумпированность и самодержавие русского купечества, был Александр Островский. Заманчиво думать, что рассказ Лескова — это отклик на пьесу Островского «Гроза», написанную всего несколькими годами ранее. В нем рассказывается о другой скучающей купчихе по имени Катерина, которая жаждет свободы, и она легла в основу оперы Яначека «Катя Кабанова». Клаустрофобия, которую изображают и Лесков, и Островский, — это комментарий к русской провинциальной жизни, но с политическим подтекстом. Ведь именно в начале 1860-х годов новый царь Александр II положил начало эпохе «Великих реформ» после удушающей реакции царствования Николая I. Островский несколько идеализировал свою героиню Катерину, благородно бросающуюся в Волгу.
когда ее неверность была обнаружена, и некоторые радикальные критики рассматривали ее самоубийство как символ социального протеста. Лесков более трезвомыслящий реалист. Его Катерина не является героиней со многими искупительными качествами, и в конце концов она становится серийной убийцей во имя своего сексуального освобождения. Она убивает своего тестя, кормя его грибами с примесью крысиного яда, она убивает своего мужа, а затем наследника состояния купеческой семьи и, наконец, убивает новую любовницу своего любовника, прежде чем покончить жизнь самоубийством.
Звучит как пародия на шекспировскую трагедию.
Есть, конечно, реверанс в сторону пьесы Шекспира, но лесковское заглавие сильно иронично — не в последнюю очередь потому, что его героиня едва ли является персонажем трагического масштаба. На самом деле главная аллюзия — на повесть Тургенева «Гамлет Щигрского уезда», который, кстати, написал еще одну повесть — «Степное учение». Тургенев происходил из той же глуши, что и Лесков, но он был совсем другого происхождения и гораздо более старшего поколения.
В то время как Тургенев пишет элегантным, слегка архаичным русским языком, который соответствует его дворянскому происхождению, Лесков выбирает демотический. Он использует местного жителя, чтобы рассказать о душераздирающих событиях леди Макбет Мценского уезда, а его невозмутимое народное повествование добавляет колорита рассказу. Этот вид персонифицированного повествования, который мы называем «сказом», впервые введен в русскую литературу в рассказах Гоголя и связан с устными традициями. Слово «сказ» происходит от глагола «сказать», что означает «рассказывать», а русское слово для рассказа — «рассказ».
О каком мире пишет ваш следующий автор, Лев Толстой, в рассказе «Чем люди живут» в сборнике «Хозяин и человек»?
С этим рассказом мы перенесемся в 1880-е годы, в мир крестьянства, как его представлял себе аристократ, который пошел гораздо дальше Тургенева в попытке искупить свою вину перед угнетенным русским низшим классом. Помимо великих романов, Толстой также написал несколько прекрасных рассказов.
Лучшим его коротким прозаическим произведением многие считают «Смерть Ивана Ильича» или «Хаджи-Мурата», а может быть, даже «Бродяжника» — необыкновенную сказку, рассказанную лошадью. Однако я очень люблю эту историю, потому что она очаровательна, мораль слегка изношена, и я знаю, что она значила для Толстого.
Подобно Валькирии Брунгильде в «Кольце» Вагнера [цикл опер], которая наказана Вотаном за отказ привести Зигмунда в Валгаллу, главный герой рассказа Толстого — ангел Михаил, наказанный Богом за отказ лишить женщину жизни. . Михаила отправляют на землю, чтобы узнать, чем живут люди. Скромный крестьянин-сапожник сжалился над голым мужчиной, на которого он наткнулся холодным осенним днем, привалившись к стене часовни, и привел его домой. После того, как Михаил некоторое время работал сапожником и обнаружил, что люди живут любовью, у него выросли новые крылья, и ему позволили вернуться на небеса.
Этот рассказ появился в детском журнале в 1881 году. Это был первый опубликованный художественный рассказ Толстого после «Анны Карениной», которую он закончил четырьмя годами ранее.
В промежутке между ними Толстой пережил духовный кризис, приведший к его отвержению Русской Православной Церкви. В конце концов, он сделал свой собственный перевод Евангелий, в котором были отброшены все чудеса и сконцентрирован на этическом послании Христа. Хотя во всем, что Толстой написал раньше, есть преемственность, «Чем люди живут» — его первая сознательная попытка выразить свою новую веру в художественной форме. Его предваряет не менее восьми эпиграфов о любви, взятых у св. Иоанна в его новом переводе.
Так чем же он отличается от произведения вроде Анны Карениной?
«Анна Каренина» — это роман, написанный о высшем обществе, в котором крестьяне являются частью фона. Но совесть Толстого уже мутила, и, закончив ее, он отказался от сочинения художественной литературы для образованной публики. Главные герои «Чем люди живут» — крестьяне. Рассказ — образец ясности, но у Толстого всегда искусство скрывает искусство. Он хотел упростить свой литературный язык с тех пор, как в начале 1870-х годов, как раз перед тем, как он начал «Анну Каренину», работал над своей азбукой [образовательной] книгой, но он был заядлым мастером.
Очень трогательно обнаружить, что он написал 33 черновика «Чем люди живут», прежде чем он остался доволен.
На самом деле это не рассказ, который Толстой придумал сам. Он был очарован ритмами и интонациями русского языка с тех пор, как собирал средневековые былины для своей азбуки, и часто выходил на главную дорогу возле Ясной Поляны [его дом на западе России], чтобы поболтать с паломниками и записать некоторые их высказывания. Когда он узнал, что на далеком Крайнем Севере России осталось еще несколько крестьян, сохранивших устную традицию декламирования наизусть эпических поэм и басен, он пригласил одного из них погостить у него. «Чем люди живут» основан на басне, рассказанной ему этим крестьянским чтецом, изначально о рыбаках с севера России.
Вы очень близки к своему следующему выбору рассказа «Гусев» Антона Чехова в сборнике «Про любовь», потому что вы его перевели.
В этом списке должно быть что-то от основоположника современной новеллы, но «Гусев», наверное, не то произведение, которое сразу приходит на ум большинству людей.
«Дама с собачкой», «Палата № 6» и «Епископ» могут претендовать на звание лучшего рассказа Чехова. Однако «Гусев» — любимец поэтов и, пожалуй, самая лирическая его история. Это также очень необычная работа, так как ее действие происходит на корабле в море на тропическом Дальнем Востоке. Это не то, что можно ожидать от писателя, который обычно использует в качестве фона скучный провинциальный русский городок. Чехов написал «Гусева», когда сам возвращался домой морем из Сибири в 189 г.0. Он только что завершил эпическое сухопутное путешествие для изучения печально известной исправительной колонии на острове Сахалин, за несколько дней до того, как туда ходил поезд. «Гусев» был единственным художественным произведением, вышедшим из этого путешествия, и он закончил его во время захода в порт на Цейлоне, где впоследствии хвастался встречей с смуглой девушкой под пальмой.
Гусев — имя главного героя рассказа. Он крестьянин-призывник, вернувшийся после жестокой службы на Дальнем Востоке, и уже умирающий от туберкулеза, когда его посадили на борт корабля.
Что удивительно в этой истории, так это необычайный полет воображения, который приводит ее к концу. Тело Гусева зашивают в мешок и выбрасывают за борт, а Чехов описывает спуск трупа на морское дно и его близкую встречу с акулой.
Вы говорите о том, что это лирично – как сделать наилучший перевод, чтобы сохранить лирическую атмосферу этого языка?
Когда читаешь этот рассказ, невольно вспоминаешь, чем Чехов был обязан [Михаилу] Лермонтову и, в частности, своей изысканной повести «Тамань», вошедшей в его роман «Герой нашего времени». Меня не удивляет, что именно этот рассказ Шостакович хотел, чтобы его жена прочитала ему в ночь, когда он умер. Он сказал, что это самая музыкальная проза во всей русской литературе, и я склонен согласиться. Переводчику нужно вслушиваться в ритмы рассказа, которые плавно вздымаются и опускаются, как койка Гусева в лазарете корабля. Чехов вызывает бредовое состояние Гусева, создавая атмосферу, похожую на сон, в которой предложения часто уходят в небытие, обозначенное его фирменными многоточиями.
Не случайно Чехов использует эту музыкальную форму пунктуации целых 75 раз на протяжении этого короткого рассказа. Это больше, чем он использует в любой другой истории, и похоже на то, как он вставляет паузы в свои пьесы. Чехов был очень вдумчивым писателем — детали были для него первостепенными — поэтому переводчику нужно понимать, что он делает с его пунктуацией так же, как и с тем, как он строит свои предложения. Сновидческая атмосфера тем более эффектна, когда Чехов противопоставляет ее мгновениям сознания Гусева, когда он разговаривает со своим соседом по каюте, озлобленным и таким же ненормальным интеллигентом.
Ваш окончательный автор кажется очень интересным персонажем — можете ли вы рассказать мне что-нибудь об Исааке Бабеле?
Бабель — один из великих писателей еврейского происхождения, которые начали появляться на русской литературной сцене в начале 20 века. Если они не появлялись раньше, то потому, что в основном были ограничены маленькими деревнями в несправедливой черте оседлости [регион Императорской России].
Бабель родился в волшебном портовом городе Одесса, в котором проживало большое еврейское население из-за стремления российского правительства поощрять торговлю. Именно в Одессе Бабель опубликовал этот рассказ в 1921, когда он был в начале своей карьеры. Он блестящий стилист, гораздо больше известен по рассказам из своего сборника «Конармия», но «Грех Иисуса» — очень забавный рассказ. Это также кощунственно и сегодня, вероятно, было бы определено как часть магического реализма.
Как и в рассказе Толстого, речь идет об ангеле, который падает на землю обнаженным, и в обоих рассказах фигурирует женщина, у которой есть близнецы, — но на этом сходство заканчивается. Героиня — Арина, неграмотная московская горничная на шестом месяце беременности. Когда ее бойфренд избивает ее, после того как она сказала ему, что не будет целомудренной, пока он находится на военной службе, она решает посоветоваться с Иисусом. Несмотря на упоминания Прощеного воскресенья, времени покаяния и целомудрия, которое приходится на начало русского Великого поста, Иисус дает Арине ангела, чтобы составить ей компанию.
Его зовут Альфред, и он приставал к Иисусу, чтобы тот позволил ему вернуться на землю. Арина сводит Альфреда по шелковой лестнице на Тверскую улицу. Она одевает его и готовит ему вкусный ужин, но потом они начинают пить водку с неизбежными последствиями. Аккуратно отстегнув крылья Альфреда от петель и уложив его в постель, Арина переворачивается и раздавливает его насмерть. Когда Арина возвращается к Иисусу, он проклинает ее за то, что она такая шлюха, но позже она поднимает свой раздутый живот к небесам и жалуется. Теперь Иисус просит у нее прощения за то, что она «грешный бог», но Арина отказывается его дать.
Очередная история, рассказанная необразованным местным жителем, не делающим различия между фантастикой и обыденностью. Есть восхитительная пародия на библейский язык, когда Арина внезапно появляется на небесах, а Иисус говорит на сленге. Трудно представить себе историю более профанную.
Есть ли что-то, что объединяет и определяет русских новеллистов?
Наверное, то же самое, что характеризует русских писателей вообще, — творческий гений, который привел их к созданию собственной традиции.
Когда русские писатели начинали писать романы, они отказывались придерживаться традиционного европейского формата, и я думаю, что это справедливо и для рассказов.
Интервью Дейзи Бэнкс
Скука, Сильвен Тессон | The Short Story Project
В периоды скуки время поворачивается спиной к существованию, и мы остаемся вне себя. (CIORAN, Entretiens)
Это было принудительное проникновение света. Волны враждебного зимнего солнца разлились по линолеуму. И бесполезность этого света резала глаза девушек. Совершенно голубое небо было приглашением к самоубийству.
— Угу… — простонала Татьяна, отворачиваясь к стене.
Алена встала, схватила моток скотча и снова закрепила одеяло на окне гостиной. Она успела взглянуть на часы с инициалами CCCP золотыми буквами (модель 1975 года, унаследованная от дедушки): половина двенадцатого. Потом в пылающей комнате снова стало темно. Системы центрального отопления многоэтажек в феврале этого года работали на полную мощность.
«У меня в голове стучит металлический член», — сказала Алена.
«У меня трамвай в затылок проехал», — сказала Татьяна.
Они зарыли остатки похмелья в подушки. Алкоголь совершил свою резню. Они проспали до пяти часов дня, встали и заварили черный чай. Они молча выпили литр и вяло съели пачку печенья. Была уже ночь. Сняли покрывало, закрывавшее окно: свет бетонных малоэтажек отбрасывал бледно-желтые шахматные узоры на фасады зданий. Вчера ездили к Тамерлану. С их алебастровыми лицами, светлыми волосами и бирюзовыми радужками миндалевидных глаз они имели гораздо меньший успех в клубах этих северных широт, чем на усеянном пальмами побережье. Они напились на бутылку водки с перцем чили. Двое солдат подошли к ним осторожно, как русские срочники. Толстый, усатый, и похудевший, который, в сущности, был не так уж и плох. У них была хлесткая Чечня, и один из них рухнул в кресло, а другой орал «Грозный — шлюха!» перед выходом на улицу, чтобы вызвать рвоту. Потом электрик из компании КТП 11 оскорбил их и накричал на Татьяну, что не надо было шлепать его брата в прошлом году, и Татьяна вспомнила три недели, проведенные с дебилом, который ни о чем, кроме троллинга, говорить не мог.
для лосося. Парня выгнал Игорь, вышибала Тамерлан и уроженец Казани. Танцпол опустел, и двое друзей остались одни. Заказали еще сто пятьдесят граммов водки, выпили несколько кружек пива, потом Алена сломала каблук на украинском хите номер один 19-го.98, и дорога домой превратилась в кошмар, когда на Пролетарской улице поднялся мокрый снег. На арочном фасаде мэрии светилась табличка с надписью -37°C. Улицы были покрыты льдом, и дышать железным воздухом было больно. Это было 8 марта, Международный женский день, самый главный праздник в году. Они бы никогда не упустили такой повод повеселиться.
Весь следующий день Татьяна просидела перед своим отражением. Окно выходило на Комсомольскую улицу, и ее светлые волосы нимбом выступали на стекле. Молодая русская закончила изучение языка в Томском государственном университете и в сентябре вернулась в квартиру своей матери. Шесть месяцев она ждала, что что-то произойдет. Зима обрушилась на регион в середине сентября, лишив возможности неожиданностей.
Ни одна страна не умеет так искусно выжимать из вас жизнь. Сибирь прервала время, косила дни. Часы высыпались мертворожденными. Здесь только фатализм позволяет продолжать жизнь.
Трубы теплоцентрали пульсировали струями: в небе пенился пар. Татьяне захотелось безе, продавали их в магазине № 3, в четырехстах метрах от ее дома. Но перспектива накинуть несколько слоев одежды, натянуть колготки, шарф и балаклаву обескуражила ее. Здесь, в четырехстах километрах к югу от полярного круга, на одевание ушло двадцать минут. Она легла на кушетку, закурила сигарету и попыталась дать жизнь кольцу дыма.
В шесть вечера. На окне. Ее мать, кассир в агентстве по продаже авиабилетов, возвращалась с работы через час. Они включали телевизор перед супом. Сегодня вечером показывали фильм «Война!» о войне в Чечне: российские штурмовые отряды громили исламистов и завоевали Грозный, полыхая среди руин пушками.
Будущее никогда не обсуждалось в Стирживойе. Город состоял из домино-линии высоток, лежащих прямо в тайге, загораживающих горизонт.
Получить квартиру в одном из этих памятников во славу бетонной архитектуры было мечтой каждого советского человека. Половина жителей Стирживоэ работала на нефтяных промыслах. Другая половина ждала их в жаре многоэтажек. Ночью вереница газовых фонарей танцевала и, если смотреть с верхних этажей, выглядела как праздничный венок, нависший над лесом. Путин вернул Россию в нужное русло, организовав откачку месторождений в пределах границ Федерации. С 2000-х буровые станции стали появляться по всей Сибири. Трубопроводы проползли по тундре, мешая сезонным кочевкам северных оленей. Россия встала ото сна, встряхнулась и очутилась в бочках. Шипение газа и потоки пламени нарушили тишину открытых пространств. Эти вспышки в ночи были сигнальными огнями, сигнализирующими, что страна вернулась на мировой рынок. Они зажгли новую надежду в умах среднего класса. Среди пролов тоже: когда в поле зрения улицы вспыхивала сигнальная ракета, пьяные тянулись к зареву, как будто нашли маяк. Татьяна спрашивала себя, успела ли она позвонить Игорю.
Он работал слесарем на электростанции, и то и дело они созванивались, чтобы подцепить. Он всегда приходил отбивная со своими мужик в кепке, ямочки, как борозды, большие красные руки, предназначенные месить. Рейки дивана в гостиной были утоплены и заканчивались на полу, на ковре цвета хаки, постеленном в 1977 году, когда отец Татьяны вышел на пенсию. Он умер следующим летом, упав в озеро Кочельник, забитый армянским коньяком. Но Татьяна подумала: некогда трахаться. 6:30 уже. День был практически мертв, и ее мать никак не могла вернуться домой поздно.
На следующий день было еще хуже: бессонная депортация при свете дня. Татьяна больше не принадлежала времени. Она стояла на берегу и смотрела, как проходят часы, но никогда не ныряла в реку. Ночью бессонницы тоже высаживают из временного поезда. Он остается неподвижным в своих мокрых от пота простынях, исключенный из течения, уносящего спящих остальных. В состоянии бодрствования она чувствовала себя лишенной этого основного права плыть по течению часов.
Она отхлебнула чаю, выкурила пачку сигарет и поняла, что ее французское образование бесполезно в промерзшем бетонном городке узбекских рабочих, польских техников и русских нефтяников. Она была убеждена во влиянии этого языка, на котором в действительности говорило около шестидесяти миллионов измученных людей.0005 мелкобуржуазный , преклоняющийся перед памятью о допотопном величии. Французский годился только для частных претензий, жалоб, брюзжания. Чтобы выжить в этом мире, нужно было стучаться в дверь китайского, арабского или японского заведующего кафедрой. Что она должна была делать со своим мастерством несовершенного сослагательного наклонения и своими теориями описания Флобера?
На улице шло представление: балет механических копателей, расталкивающих сугробы к краю Комсомольской улицы. Трафик не утихал. Stirjivoïe было прыгающим местом. Рабочие места с поставкой нефти. Сок нужно было перекачивать, экспортировать на нефтеперерабатывающие заводы, где он преобразовывался в газ и использовался для наполнения бака «Хаммера», перевозящего девушек через теплые города, девушек, направляющихся за свежей водой.
0005 мохито и электрические вечера. Она стояла прямо над этим местом, где никогда ничего не происходило, над источником вещей. Вскоре, через несколько недель, мать скажет ей, что продавщица билетного агентства не может продолжать содержать двадцатипятилетнюю девушку, и что человек не может просто провести свою жизнь за окном, наблюдая за снегом. сквозь двойной пар сигаретного дыма и чая. В агентстве старушка продавала путевки в Таиланд по системе «все включено» за 50 000 рублей. Чартерные рейсы высадили толпы россиян на южные пляжи полуострова, недалеко от границы с Малайзией. Отдыхающие красовались красными животами рядами на песке, у подножия бетонных курортов, наспех отстроенных после цунами 2004 года. По утрам они снимали буфеты на видеокамеры, а потом возвращались и показывали эти кадры людям, которые собирались уходить.
Татьяна вытянулась на диване, набрала номер Игоря, но не позвонила. Она уставилась в потолок. Там на ткани расцвело коричневое пятно — след протечки соседского водонагревателя двадцать лет назад.
В детстве она смотрела на узоры этих колец, пока не увидела головы морских коньков, вырисовывающиеся среди анемонов. Сегодня пятно осталось пятном. Запах капусты поднялся из квартиры внизу и наполнил воздух. Это был смрад русской скуки. Солнце прорвалось сквозь тучи и на несколько секунд зажгло лампочку Казанской иконы Божией Матери. Отражение засветило центр пятна на потолке. Татьяна изобразила бабушек за работой перед иконостасом. Они будут преклоняться перед иконой, биться ликами о стигматы и изо всех сил призывать чудовищное ничто вечности в утешение для того, чтобы тащить жалкие тяготы своей жизни по сибирской земле. Она встала и посмотрела на свою попку в зеркале. Она привыкла голодать два дня в неделю, исключила из своего рациона картошку и всегда отказывалась пользоваться лифтом в университете. У нее была православная задница: заносчивая луковица, туго выгнутая и высоко сидящая. Осел, оставивший след воспоминаний, драк, неудач и рыданий в общежитиях. Вот ее спасение, сказала она себе, держась за зад спиной к зеркалу.
Было 6 часов. Она должна была что-то сделать. Она должна была уйти отсюда.
Клуб 100 находился в переулке в центре Москвы, недалеко от Лубянской тюрьмы. Шлюхи и каторжники: район создан для стонов. Под аркой открылась деревянная дверь, по обеим сторонам которой стояли русские ростом сто девяносто сантиметров. Нелишними они были бы в нелегальной драке в Лефортово. Они пускают только два типа людей: завсегдатаи и мужчины, опускающие окна 4×4 с черными тонированными окнами. Покупатели спускались по лакированной лестнице, сдавали пальто в гардероб и входили в большой зал, где животы девушек пульсировали ударным техно, полосатым лазером, как арктическая ночь, пронизанная северным сиянием. Шлюхи танцевали всеми конечностями или выпивали в баре, временно скрестив ноги. Температура идеально контролировалась, так что людям, путешествующим по этому месту, не было холодно в трусах или жарко, если они не сняли куртки. Татьяна провела два года в «Клубе 100», сидя на красных подушках или бизнесменах, лежа под казахскими банкирами или стоя, у столба посреди клуба, перед демократическими журналистами из Шенгенской зоны, ожидая восьмой рюмки водки, чтобы растворить то, что осталось от их раскаяния.
Шесть месяцев она отрабатывала шпагат головой вниз на вращающейся перекладине, а затем боролась с Людмилой за место на подиуме среди лучших танцоров города. «Сотне» покровительствовали бизнесмены из Средней Азии и Европы, а также несколько депутатов Думы, имевшие в резерве свои частные лестницы и VIP-комнаты. Время от времени какой-нибудь американский писатель или скандинавский художник приходил убедиться воочию, что рассадники московских борделей пережили кровопускание русских девушек в Евросоюз.
Заведением управлял англичанин по имени Руперт В., которому в течение десяти лет удавалось избегать мафиозного рэкета, административных преследований и запугиваний со стороны милиции. Он говорил на очаровательном русском языке, приправленном литературными фразами, призывал Достоевского всякий раз, когда возникала путаница, и окружал себя грузинскими соратниками. Через два года после приезда он принял православие в монастыре на Золотом кольце, и его старославянские речитативы, перемежающиеся полетами о спасении души и силе веры, запугали олигархов, просивших о встрече, чтобы выяснить, были ли основания для вымогательства.
У него были впалые щеки, обожженный цвет лица, настороженные глаза и что-то от галапагосской игуаны в его манере двигаться, осторожно, болезненно, как у одного из тех животных, чьи шаги по высохшей лаве вдохновляли Дарвина.
При поддержке Чорана и Бодлера он объяснял посетителям, что девушки его пурпурного царства — сожженные святые, что плоть — коврик для молитв, что животы шлюх — тигли для слез мужчин, проклятых своими принуждениями. Он набирал девушек по принципу, исключающему всякое принуждение: они платили за вход, а потом занимались своими делами с клиентами. Клуб взял свою маржу за аренду ниш и доставку спиртных напитков. Девушки продавали свои киски, а Руперт сдавал свои комнаты.
Татьяна быстро нашла дорогу к лестнице 100. Один из ее бывших соседей по томской общаге с прошлой зимы работал на столбе и предложил ей встретиться с начальством. Когда Руперт и его грузины увидели этот продукт однодневной связи между урало-алтайской принцессой и московским боярином, прекрасно говорившим по-французски и излучавшим холод станка, они без колебаний предложили ей уроки танцев.
Остальное последовало очень быстро: анализы, чтобы убедиться, что у Татьяны беспорочная кровь и здоровые слизистые оболочки, так и началось.
Всякий раз, когда француз совал свою самодовольную голову в сотню, Татьяна рекомендовалась. Ее клиентами были мужчины лет пятидесяти, дипломаты, бизнесмены, размер живота которых уже не оставлял надежды на хорошенькую задницу, которую не продавали. Парни спрашивали ее имя, некоторые приходили в восторг от ее французского, попивая напитки, а самые неторопливые даже продолжали спрашивать, где она выучила язык. Но большинству было наплевать на этот флоберовский культ, хранившийся за сибирскими границами, и все они окончательно забыли, что Татьяна прекрасно понимала их, когда они плевали ей в лицо: шлюха.» Им стало немного стыдно, когда, натянув трусы, они услышали, как девушка с мертвенно-голубыми глазами сказала им: «Надеюсь, вы получили некоторое удовольствие от того, что только что произошло».
Она познакомилась с Аленой однажды ночью в конце марта, когда Москва только начинала прогреваться.
Сталактиты падают с крыш и иногда пронзают прохожих. Люди бредут по грязи. Машины опрыскивают пешеходов черными струями вещества, а под чугунными сугробами дорожники обнаруживают пьяных зимы, закопанных одной морозной ночью. Ален жил в Провансе, и в тот год он умножал свои визиты в Москву, чтобы договориться о контракте с Министерством внутренних дел и Звездным городком. Его продюсерская компания начинала с саги для BBC, ZDF и канала «Россия» о советской космической эре. Теперь нужно было получить права на тысячи часов архивных видеозаписей, которые ФСБ только что рассекретила и собиралась продать тому, кто больше заплатит. Ален проводил дни в застеленных линолеумом коридорах, где бизнесмены с боксерскими плечами и функционеры с редкими волосами вели его на бессмысленные переговоры и разговоры, перемежаемые рюмками водки. Каждую ночь в течение недели он приходил в сотню, чтобы смыть вкус этих ленивых часов. Однажды его представили Татьяне, и он, казалось, был рад поговорить с ней о Гагарине, спутниках и собаке Лайке.
Он выпил одну яблочную водку, а потом другую с клюквой. Он танцевал с ней, остался, чтобы посмотреть, как она, казалось бы, пронзает себя хромированным стержнем, внезапно ушел в 3 часа ночи и пообещал ей, что вернется на следующий день. Он сдержал свое обещание и сдержал его на следующий день. Он ничего не просил, кроме как поболтать, лихорадочно опустошая стаканы, которые слишком сильно опрокинул на прилавок. Он, должно быть, подумал, что это русский обычай. Он попросил Татьяну описать ему Томск. Он сказал ей, что Прованс — самое красивое место на земле, а Сен-Реми — рай ароматов. Она не могла сказать этого о своем родном городе и описала ему один день в Стирживоэ, то есть вечность. Однажды в пятницу он объявил ей, что заключил сделку по космическим архивам, и угостил всех девушек выпивкой. Он занимался с ней любовью в комнате из 100 человек, где над турецко-вагнеровской кроватью с балдахином парили позолоченные гипсовые кариатиды. Византинизм повлиял на эстетический вкус Руперта. Они приняли ванну с пеной в джакузи и выпили Château d’Yquem.
Татьяна, русская девушка, любила только сладкие вина.
На следующий день они снова увиделись в гостинице Украина, где Алена сняла номер, потому что персонал не обращал внимания на то, кто поднимался с гостями. Они пообедали под лепниной и добрались до лифта, где искусно сделанная деревянная отделка и старинные настенные ковры заглушали крики Алена, которые не были оскорблениями. На этот раз, к собственному удивлению, Татьяна не сосчитала, сколько толчков потребовалось, пока дело не кончилось. А Ален все еще интересовался ею после того, как подтянул штаны.
На ночном столике она заметила копию Письма Флобера и мимоходом сообщила ему сквозь дым Крейвена «А», что анализ описаний тополей Круассе был ядром ее диссертации, в университете. Он уставился на нее. Признание в любви начинается с упражнения в самоубеждении. Он только что признался себе, что любит ее. Теперь он просто должен был сказать ей. Ужины полезны в таких делах. Вечером он предложил ей букет, который показался ей некрасивым — московские флористы получали тюльпаны из Голландии, а лепестки были похожи на пластиковые планки.
Он предложил взять ее с собой во Францию. Она ответила, сказав, что он забегает вперед. Он ответил, что жизнь Гагарина научила его ничего не откладывать на потом. Он не осмелился сказать ей, что предлагает ей сам Космос, это было бы хамством — из-за собаки. Он был довольно плохо сложен, необычайно волосат и слишком много ел. Он рассказал ей о своем масе у подножия Альпий. Он описал свое одиночество, свою упорядоченную жизнь, тишину своих ночей, и это признание покорило Татьяну. Она снова увидела себя перед зеркалом в Стирживойе и решила сказать «да». Для формы она выразила некоторые сомнения в возможности получить визу. Но Алена знала посла, женитьба решит все, вид на жительство она получит быстрее, чем свадебное платье. Он часто бывал в Париже и Лондоне. Она будет свободна, она будет в Провансе, он будет приезжать домой по выходным, он будет брать ее с собой в путешествия. Он мог представить себя с ней на рынке в Сен-Реми, под руку в Париже. Он получит удовольствие от взглядов, которые его друзья будут направлять на нее.
Эти мелкобуржуазные социал-демократы, совершенно лишенные чувства трагического, примут ее за русскую шлюху, которая читала, жила и боролась гораздо больше, чем любая из них.
Это был принудительный вход света. Средиземноморское солнце опускается, как молот, растворяя все надежды. Его яркость — это сила, которая сделала бы из пророка нигилиста. Она задушила всю радость Камю, угнетала молодых алжирцев, сидящих на причалах, и на десять лет задавила Татьяну. Она переехала к Алену под платаны Сен-Реми, как только уехала из России. Растянувшись на кожаном диване в гостиной, она подняла веко. Стрелки ее Мобуссена вертикально разрезали циферблат надвое. 1230. Она нажала переключатель, управляющий рольставнями в эркере. Металлическая беседка опустилась и скрыла обгоревшие белые альпийи. И голубые отблески бассейна больше не плясали на натянутом замшевом потолке. Бутылки из-под бордо, опустошенные прошлой ночью, произвели на ее голову такой же эффект, как если бы их об нее разбили. Танин Clerc Milon датируется 19 годом.
75, хороший год, и теперь он совершил свое разрушительное действие. В пять часов дня она встала, заварила чашку чая Дамманн Ассам и выпила его осторожными глотками в темноте. Она набрала ванну в ванне из каррарского мрамора и мягко пробила слой ванильной пены, потрескивавшей на поверхности горячей воды. Затем она подождала, пока утихнет мучительная боль от мигрени.
Прошлой ночью она перекрасила комнату, которую делила с Аленом, в темно-серый от Farrow & Ball. Она хотела отпраздновать новый цвет, выпив вина на фоне краснеющих известняков гор. Две бутылки спустя, когда солнце скрылось за пиками, она потеряла сознание. С момента своего появления в Сен-Реми она проводила время перед этим окном. Альпий загородил мир своей широкой белой волной. Возделанная равнина у их ног была покрыта лавандовым ковром. Ален возил ее в Сен-Бом, Сент-Виктуар и Мон-Ванту. Каждый раз один и тот же геологический подъем, одна и та же решетка на едином небе. Прованс представлял собой поле, ощетинившееся бесполезными крепостными валами.
Геология оставила его остатки лежать вокруг.
Ее жизнь колебалась между окном, ванной и кухней, где на обсидиановой рабочей поверхности она посыпала очень свежее карпаччо пармезаном. Ален ненадолго появлялся в грозовом небе этого существования. Он прибыл с букетами цветов, осыпал ее нежностью и снова ушел, оставив после себя череду обещаний, которые сводились к сокращению его отсутствия. Иногда кондиционированную тишину нарушал разговор с садовником, доставщиком или декоратором, называвшим себя «дизайнером интерьеров». Они были болтливыми людьми, полезными и в значительной степени нечестными. Во время разговора они жестикулировали и вызывали у нее отвращение, потому что она улавливала в их заботе лишь желание фамильярности. Она знала, что французы не любят русских, что они считают славян ее рода продажными волчицами и самцами мужики как скотины. В доказательство все, что ей нужно было сделать, это включить плазменный экран в гостиной и послушать, какую брань новостные каналы высыпали на ее страну.
Двадцатилетние цыплята, рожденные в раю, выросшие между Сайнс-По и Тосканой, бормотали свои клише о политическом насилии Кремля, весе, унаследованном от советской системы, и попрании демократии полуазиатскими сатрапами. О дряхлости постсоветской лодки, доставшейся властям в наследство, никто не догадывался. Двенадцать часовых поясов, окровавленных почти столетием социалистического безумия, не могут управляться как причудливое европейское банковское герцогство.
Сначала она переезжала с одного провансальского фестиваля на другой — барочные дни в Лакосте, фортепианные концерты в Ла-Рок-д’Антероне, Хорежи д’Оранж, оперные вечера в Тороне, — а потом, устав от этой иллюзии культуры, этого ложного стремления к красоте, она опустила свой взор на магазины Марселя, Нима и Авиньона, все больше и больше сокращая промежуток между моментом, когда она покупает себе сумочку, и моментом, когда она меняет ее. Ее жизнь состояла из покупки вещей за стеклом и примерки их перед зеркалом. Шкафы были переполнены, и довольно необычное возбуждение от незнания всего, что у тебя есть, быстро улетучилось.
Она заново открыла для себя эркер и вид на Альпий. Эта авария чистого камня остановила ее взгляд вместе с инерцией Ла Кро. Прошел первый, затем второй год, и только известняковая ширма, окрашенная солнечным светом, развлекала ее. Время от времени крохотный прилив энергии заставлял ее присматривать за сооружением бордюра в саду или украшением стены. А потом все встало на свои места, то есть снова замерло в неподвижности, и руки смешного маленького Directoire Часы, которые так любил Ален, были единственными вещами, пытавшимися уловить время.
Она очнулась в ванне. Пена растаяла, оставив мерцающие ореолы в теплой воде. Ален не вернется до вечера пятницы. Тогда бессмысленность недели на два дня разбивается незначительностью его присутствия. Ей придется раздвинуть ноги, чтобы впустить его дряблость, вытерпеть его энтузиазм, принять безудержную привязанность мужа. Она вздохнула и, положив голову на край ванны, уставилась в потолок. Она впервые заметила, что прожилки в мраморе сходятся отвесно на уровне ванны и образуют пятно, похожее на узел на доске.